Umka_Nasha_Sreda_Obitanya_Voronezh_nunadozhe.ru

Видимо, никто уже точно и не вспомнит, сколько раз за свою долгую карьеру певицы Аня Герасимова приезжала в Воронеж, однако в пятницу, 23 марта, состоялся во многом особенный концерт, непосредственно начавшийся со слов Умки: «Наконец-то в Воронеже собралось много публики».

Действительно, в отличие от предыдущих концертов Ани в нашем городе, в этот раз в «Нашей среде обитания» действительно было упасть негде не то что яблоку, но и куда менее объёмным предметам. Интересно, что Воронеж — не просто город из достаточно широкой географии концертных выступлений Умки, но, по словам Ани, город первых настоящих гастролей и первого радиоэфира.

Перед началом концерта Аня, в моих близоруких глазах выглядящая как Лу Рид с обложки «Transformer», словно заботливая мама усаживает зрителей, в результате чего откуда-то вытаскивается старая нерабочая колонка. Однако, для того, чтобы уселись все, этого явно недостаточно: какой-то парень просто садится на пол. По ходу концерта публика продолжает прибывать, и Аня настойчиво приглашает новоприбывших, стоящих у двери, забраться на сцену и тихонько присесть в уголке: часть людей пользуется таким радушием, другая — продолжает кучковаться на входе.

Концерт начинается с получасовым опозданием, первые две песни нещадно ездят по ушам своим чересчур громким звуком, публика жалуется, звук прибирают. Аня разражается насмешливым вопросом: «А вы вообще что слушаете, если для вас это слишком громко?».

Umka_Nasha_Sreda_Obitanya_Voronezh_nunadozhe.ru

Первое отделение концерта, длящееся чуть больше часа, запоминается обилием относительно новых песен с «Веселой жизни» (2011) и короткой, практически детской вещицей, посвящённой памяти Лукича.

Перерыв между двумя отделениями концерта плавно перерастает в получасовой антракт, в котором Аня общается со всеми желающими и подписывает свои самиздатовские книжки и вполне себе респектабельные диски. В отличие от концерта 2011 года в «Выходе», когда на сцену был вытащен целый баул, наполненный различными изданиями, в этот раз Аня ограничилась полиэтиленовым пакетом скромных размеров.

Непонятно, что стало причиной этому: то ли общая бесперспективность подобной независимой торговли, то ли то, что многое было продано уже до приезда в Воронеж, но, глядя на то, как быстро распродавались немногочисленные книги (стишки самой Умки и выполненные ей переводы Джека Керуака), гораздо более предпочтительным выглядит последний вариант.

Umka_Nasha_Sreda_Obitanya_Voronezh_nunadozhe.ru

Второе отделение начинается с пятнадцатиминутного поэтического сета Умки, в котором наибольший удельный вес по времени занимает прочтение цикла стишков про Буратино и связанных с ним персонажей в лице Папы Карло, Мальвины и Пьеро. Аня читает стихи без микрофона, из-за чего публика, галдящая большую часть концерта, почтительно притихает и слушает иногда довольно занудные строчки. Однако, как и положено всякому поэту, обожающему порой удивлять благоговеющую публику, чтение завершается по-настоящему фееричным двустишием.

Мы будем забыты эпохой — И похуй.

В начале второго отделения Аня исполняет несколько песен по желанию публики, в ряд которых вклинивается и моя скромная просьба спеть «Вопрос на засыпку» (русскоязычная версия дилановской «Blowin’ in the Wind»). Необходимо отметить, что у Ани нет какого-то заранее заготовленного сет-листа, поэтому выступление кажется расфокусированным и недостаточно цельным; кажется, что публика, удивлённая отсутствием явных хитов, хлопает больше по инерции.

Но, начиная с середины второго отделения, Умка начинает наращивать обороты, логически достигающие максимума к финальной песне вечера — спиричуэлс «Sometimes I Feel Like a Motherless Child», исполняемого при уже включённом свете в зале.

Umka_Nasha_Sreda_Obitanya_Voronezh_nunadozhe.ru

Фото LikenGo

P.S. Незадолго до концерта Аня давала интервью в прямом эфире радиостанции Jacky Brain, поэтому редакция ННДЖ отказалась от мысли беспокоить певицу просьбой о разговоре.

Вместо этого мы рады предложить читателям фрагменты интервью, взятого мной у Ани во время предыдущего визита с концертом в наш город в сентябре 2011 года. Надо добавить, что представленный ниже материал нигде не публиковался ни в полном, ни в сокращённом виде.

— Аня, недавно вышла книга Патти Смит «Просто дети».

— А у меня смешное к ней отношение. Всё равно как моя песня «Гомосексуалист», распанаханная на целую книжку. Полюбила пацана, а он голубой оказался. Ай-ай-ай, вот беда. Патти Смит — очень симпатичная тётка, но она всегда была слишком серьезной. Мне ближе более ироничный взгляд на мир. Как ни странно, я думала, что Боб Дилан (и из музыки, и из вида его) ироничный человек. А оказалось, что ничуть не бывало: упёртый, серьёзный. Я с ним лично, конечно, не общалась, но стала читать его автобиографию и вдруг с ужасом обнаружила, что он совершенно не смешной. Ну что теперь делать, бывает…

Про ваше общение с Патти Смит не могли бы подробней рассказать?

— Когда она приезжала, это был довольно трагический момент. Она приехала, когда умерла моя мама. И я ехала из Севастополя в Москву и параллельно попала на концерт Патти Смит. Мне предложили с ней что-то спеть, пообщаться, встретиться… Это был глубоко трогательный, великий, высокий момент в моей жизни. Спела с ней песню «Ghost Dance» — мою любимую, такой танец мертвых индейский. Потом все маленечко подобосралось, как всё у нас… Люди, которые возили Патти Смит, в следующий раз Земфиру перед ней выставили… со-певицей, так сказать. Мне стало так смешно и тошно, что я больше вообще не захотела напоминать о своем присутствии. Попсня — она и в Африке попсня.

— Летовская точка зрения?

— Летов менее категоричен. Летов мог, например, БГ слушать, а я не могу.

— А пробовали ли вы переводить стихи Патти Смит?

— Это не мое совсем. Зачем? Густой рок-н-ролльный романтизм. Мне неинтересны такого рода стихи. Не понимаю, почему все так тащатся от поэзии Джима Моррисона, хотя The Doors в своё время мне очень нравились. Это как-то — ах, ох… Мне нужно, чтобы стихи были по-русски или в крайнем случае по-немецки, с силлабо-тонической системой, чтобы там всё рифмовалось, чтобы был какой-то смех внутри, словесные фокусы… В общем, я люблю русскую поэзию.

— В 80-е годы вы вращались в московско-питерской неофициальной тусовке…

— Было очень смешно, потому что всё было нельзя. Иногда можно было устаивать поэтические тусовки, и они производили убойное впечатление. Вот стихи Ерёмы (поэт Александр Еременко — прим. ред.), они сейчас мало кого зацепят, а тогда это был кусок счастья и свободы. Когда стало всё можно — стало не так интересно. Может быть, потому, что люди не умеют со свободой обращаться.

— В этом году в ОГИ вышел объёмный том Введенского?

— Очень горжусь этой книжкой, несмотря на то, что в первом издании было много ошибок, опечаток. Сейчас будет Вагинов аналогичный, тоже в «ОГИ». Это переиздание должно было быть, но оказалось, что всё надо переделывать на 150 процентов. То есть ещё на год вляпалась в это дело. Параллельно Хармса малую прозу переделывала.

— А отношение ваше к стихам Вагинова?

— Я их не люблю. Люблю прозу и совершенно не люблю его стихи. Я там так и написала. Но фигура Вагинова чрезвычайно занятная сама по себе, симпатичная. Чем-то он мне интересен. В книге будет обширный комментарий, такой кусок литературной жизни 20–30-х годов.

— А если сравнить стихи и прозу Хармса?

— У Хармса стихи лучше, есть чудные стихи. Проза, конечно, сильнее. Но сначала люди пишут стихи, а потом переходят на прозу, просто не все успевают перейти. Эти ребята успели хоть что-то.