Последние несколько лет у Леонида Фёдорова трагическим образом не складывались концерты в Воронеже. Начало этой незавидной традиции положило сольное выступление в 2009 году, ознаменовавшееся проблемой с гитарным процессором, непрестанно барахлившим и запускавшим совсем не те сэмплы, которые были нужны для построения фёдоровских коллажных звуковых полотен. Выступление «АукцЫона» двумя с половиной годами позже, в марте 2012-го, также трудно назвать идеальным: на этот раз подвел свет, слепивший музыкантам глаза, который, несмотря на неоднократные призывы Гаркуши, так и не был приглушен. А совместный концерт Фёдорова и Волкова, заявленный в рамках прошлогоднего Платоновского фестиваля и вовсе не состоялся, причем его отмена связана с до сих пор не проясненной темной историей, своим колоритом напоминающей о худших образцах ведения бизнеса по-русски.
Визит Фёдорова и Волкова был формально приурочен к выходу пластинки «Если его нет», представляющей собой посвящение Петербургу. Запись является весьма симптоматичной в свете развития карьеры Фёдорова, по-новому запустившейся с начала нулевых годов, а, именно, с альбома «Зимы не будет», с которого и началось полноценное сотрудничество с Волковым, вылившееся в лучшие записи русской музыки за последние лет десять.
«Если его нет» можно отнести к концептуальным альбомам, но это вовсе не тот случай, когда концепт перевешивает реальное воплощение, но тот, когда заявленное содержание идеально вписывается в искомую форму, одновременно напоминающую как о прочих работах дуэта, так и, при более пристальном взгляде, отталкивающуюся от них в поисках чего-то совершенно нового. Кажется, что всё на месте: та же бередящая душу тоска, навеваемая неприютными мелодиями, окутанными плотным саваном плывущих звуков. Однако, если предыдущие работы частично можно охарактеризовать, как поиски Времени (одна из частей триады Введенского, к интерпретации произведений которого обращался Фёдоров), то «Если его нет» — это, прежде всего, поиски Пространства, затерянного во Времени, – своеобразное «в поисках утраченного» Фёдорова, где в роли этого самого Пространства выступает Петербург, родной город музыканта.
На пластинке Петербург кажется очень схожим с мифической Атлантидой или, если взять более реальную аналогию, с Древним Римом времён упадка. Совсем неслучайно Фёдоров в последних двух песнях альбома впервые в своём творчестве использует стихи Константина Вагинова, любившего сравнивать Петроград эпохи военного коммунизма именно с Древним Римом, разрушенным нашествием варваров.
[quote style=»1″]
У милых ног венецианских статуй
Проплакать ночь, проплакать до утра
И выйти на Неву в туман, туман косматый
Где ветер ржет и бьет и скачет у костра.
Табун, табун ветров копытами затопчет
Мой малый дом, мой тихий Петербург
И Летний сад и липовые почки
И залетевшую со Стрелки стрекозу.
[/quote]
Любопытно, что и Пруст с его утраченным временем, и Вагинов, столь остро чувствующий потерю городом своей идентичности не только в плане культурного содержания, но и из-за частой смены названий (уже в 1924 году Петроград переименован в Ленинград), умирают из-за болезней дыхательных путей: Пруст — от воспаления легких, Вагинов — от туберкулеза.
Концерт в Воронеже начался с исполнения песни «Поезд» именно на стихи Вагинова, взятые из цикла «Петербургский звездочёт». По сравнению с оригинальным стихотворением, в песне опущена последняя строфа, но и без неё вырисовывается мощнейший выразительный ряд, отличающейся совершенно обэриутской первой строчкой, а также частым использованием слова «мёртвый».
[quote style=»1″]
У каждого во рту нога его соседа,
А степь сияет. Летний вечер тих.
Я в мёртвом поезде на Север еду, в город
Где солнце мёртвое как лёд блестит.
[/quote]
Подобное начало концерта не очень вяжется с благодушным настроением публики и производит определенный диссонанс, особенно учитывая то, что перед концертом в зале крутили «Michelle», «Roadhouse Blues» и прочие вечнозелёные хиты в исполнении The Beatles и The Doors.
Публика почтительно притихает, пытаясь проникнуться настроением музыкантов, которые решают сыграть две старые контрастные вещи с «Лилового дня». Если «Якоря» продолжают погружение зрителей в состояние, сходное с тяжёлым бодуном и длительной ремиссией с последующим всплыванием в памяти образа матери, то милая изящная «Вьюга» наполняет зал лёгкостью и аплодисментами.
Волков переходит от контрабаса к фортепиано, чтобы аккомпанировать Фёдорову в двух песнях с нового альбома. «Утку» публика воспринимает хорошо, но особенно много хлопанья выпадает на долю «Ходунков», выглядящих самым настоящим хитом, в концертной версии раскрашенным тончайшим фёдоровским фидбэком. Затем следует «Стало», на которой расхристанный Фёдоров мотает головой не хуже заправского металлиста, причем в отличие от представителей данного направления в музыке движения носят по-настоящему непредсказуемый и хаотичный характер.
После исполнения ещё нескольких песен становится окончательно ясно, что вечер удался: Фёдоров периодически даёт фламенко в «Холодах», Волков крутится сам и крутит свой контрабас, извлекая из него поистине кошачьи взвизги в «Червяке». Второй пик концерта наступает на песне «Таял», следом играется вещица с издевательским названием «Что похуже на потом». К счастью, у Фёдорова и Волкова просто нет чего-то такого похуже: в «Призраках» мрачную серьёзность текста («Я конский череп; я на липе. Вот белены напиток выпей») сводит на нет заливистый детский смех в зале.
Заключительная часть концерта стартует с «Туч», несколько комично исполняемых Фёдоровым: в начале песни певец встает со стула, стараясь вжиться в чуждую ему роль крунера, но через некоторое время возвращается к привычной ипостаси, склонившись вполоборота к Волкову и затаившей дыхание публике. «Печаль моя», которую, наверное, можно назвать смысловой квинтэссенцией фёдоровского творчества, и «Сын» (кажется, Фёдоров исполняет много Введенского в том числе и из-за того, что несостоявшийся концерт прошлого года должен был базироваться на альбоме «Безондерс») венчают июньский вечер.
Публика, тем не менее, не хочет отпускать музыкантов без выхода на бис — долгие аплодисменты гулко звучат в полутьме зала — и она его дожидается. Волков в высшей степени загадочно представляет песню как «страшную»: играются медитативные «Волны те», которым и суждено было стать финальной точкой концерта.
Фото Ирины Туркулец.