Фестиваль «Границы музыки», прошедший в сентябре в Воронеже в качестве составной части гораздо более крупного проекта под названием «Чернозём», ставил перед собой достаточно амбициозные задачи, которые, по словам куратора фестиваля, композитора Сергея Невского, можно было определить, как «донесение сложной музыки до простой публики». Видимо, поэтому исполнение каждого произведения программы неизменно снабжалось кратким, но вместе с тем ёмким предисловием куратора.
Просветительский пафос фестиваля в чём-то соответствовал деятельности Bang on a Can (кстати, одно произведение Майкла Гордона, участника данной формации, прозвучало в первый день проведения «Границ музыки»), определяющих свою целевую аудиторию в рамках дресс-кода «jeans-and-tee-shirt», подчёркивая тем самым размытие границ между высоколобым авангардом и территорией, традиционно занимаемой поп-музыкой.
Впрочем, американская ситуация не может быть автоматически перенесена на русскую почву, что справедливо заметил Невский, размышляя на пресс-конференции на предмет различия функционирования музыкальных систем двух стран. И если в США музыкальная система напоминает плавильный котел, порождающий бесконечное количество разнообразнейших коллабораций между представителями академической музыки и поп-музыки, то в России ситуация характеризуется большей степенью закрытости академических музыкантов, словно до сих пор находящихся в «башне из слоновой кости».
Попытке частичного преодоления существующего порядка вещей и был посвящен фестиваль «Границы музыки», представляющий собой лучшее, что было сыграно в рамках проекта «Платформа» на Винзаводе. А выбирать было из чего. По словам Сергея Невского, на проекте «Платформа», помимо произведений совсем молодых русских композиторов, особенно хорошо была представлена новая скандинавская музыка.
В итоге из 49 произведений 27 композиторов было отобрано полтора десятка вещей, разбитых на три программы, каждая из которых имела определённое название. Хотя, наверное, только программа «Музыка и видео» полностью оправдывала свое наименование. Все произведения, прозвучавшие в субботу, вполне могли быть отнесены, как к одной, так и к другой программе: в данном случае наименования программ представляли собой не более, чем условность, на которую так падко современное искусство при обращении со словом. Скорее разделение произведений в рамках субботней части программы было обусловлено в первую очередь их различной музыкальной ценностью.
12 сентября – программа «Проекция. Музыка и видео»
Концерт в четверг начался с исполнения «Light is calling» Майкла Гордона, посвященного жертвам 11 сентября (любопытно, что в Москве почти в это же время шаманил Уильям Басински, чьи «Disintegration Loops» являются эталонной эпитафией американской трагедии). Если отрешиться от видео, представлявшего собой фотографическую хронику жизни американцев позапрошлого века, то можно обнаружить до какой степени прозрачен и лёгок для восприятия постминимализм Гордона в сравнении с другими произведениями фестиваля. Далее последовала «Мама» Дениса Хорова, наверно, слабейший номер вечера, умозрительно характеризующий невозможность исполнения: автор подбирает известнейшую мелодию Соловьёва-Седого, подражая манере игры своей матери, которая всё время начинает подбор мелодии с использованием различных тональностей. Трогательность задумки отчётливо проявляется в звуках одиноко звучащих нот мелодии, сводимой на нет использованием пианистом сложной расстановки пальцев, четко показывающих, что перед нами претензия на оригинально высказывание, а не кружок самодеятельности. Интересным показалось сочетание восьмибитного звука и скандинавского фольклора в «Krull Quest» Эйвинда Торвунда, проиллюстрированного компьютерной игрой по мотивам «Солдата и чёрта». Но своеобразным бестселлером вечера (терминология Сергея Невского) стало исполнение «Зеркала Галадриэль» Елены Рыковой, в котором она и Денис Хоров использовали стол для настольного тенниса и сосновые шишки для рождения симметричных звуков, среди которых самыми волнующими оказались звуки потирания стола, передающие эротическую напряженность скованных рук, изредка начинающих елозить по столу. Собственно, ожиданию, но несколько другого рода был посвящен и «Новый национальный гимн России» Васильева, транскрипция текста Конституции РФ в музыку, делающая упор на частоте употребления слов «президент» и «народ». Напряженное ожидание заранее известного мне результата (в итоге «президент» побеждает со счетом 87:19) в значительной мере подогревалось долгим лидерством «народа», поэтому первоначально, когда была иллюзия выигрыша (при счете 16:1 в пользу «народа»), каждое новое упоминание слова «президент» воспринималось как удар судьбы.
14 сентября – программа «Новый словарь. Текст и инструмент»
Начало первой субботней программы фестиваля положило исполнение «Looney Tunes Season I» Антона Светличного, черпающего вдохновение в анимационном сериале, подарившего миру таких известных персонажей, как Bugs Bunny и Daffy Duck. Далее последовало премьерное исполнение в России двадцатиминутной «Mani. Gonxha»: в качестве инструментов используется две тибетские чаши, которые, благодаря мастерству Дмитрия Власика, в определенные момент этой долгой медитации начинают звучать, то как пишущая машинка, то как испуганный голос еле шевелящего языком пьяницы. Впрочем, другие зрители, находящиеся в зале, вероятно, могли бы тоже предложить обширное поле для интерпретаций возникших слуховых галлюцинаций. «Fl (falsa lectio) No.2» Дмитрия Курляндского заставляет звучать флейту, как электрогитару с дисторшном, скатываясь в совершенный нойз, в котором в какие-то моменты начинают различаться отголоски «Косил ясь конюшину». «Voice and Piano» Аблингера выводит на первый план уже реальные голоса: Брехта, дающего показания ФБР, Дюшана и Терешковой. Голос последней, правда, слышен плохо и почти не различим за фортепианной мелодией. Заканчивается программа «Текст и инструмент» исполнением сочинения Владимира Раннева, провернувшего следующий трюк с «Глорией» Палестрины: композитор изъял из средневекового произведения большинство нот, оставшееся произведение уподобив фреске, проявившейся на стене собора. Как и в случае с «Мамой» Хорова то, что выглядело хорошо на уровне концепции, не принесло значимых музыкальных плодов.
14 сентября – программа «Пространство. Объекты. Время»
Программа, завершающая фестиваль «Границы музыки», по непонятным причинам осталась без «Fontana Mix» Джона Кейджа, первоначально заявленной к исполнению. Хотя, возможно, после Маноцкова и Полеухиной исполнение произведения Кейджа было бы бессмысленно. Именно с «Der Prozess #1» Александра Маноцкова по-настоящему начался вечер, хотя до этого успели прозвучать произведения Горлинского и Фуррера, показавшиеся совсем неочевидным выбором для фестиваля. Маноцков, активный участник московских митингов, использует в качестве инструментов два мегафона, в руках исполнителей превращающихся в источник прерывистого фидбэка, создающего особое звуковое пространство, в котором находится место воющей сигнализации машин, хрипящим переговорам по рации, скрытому молчанию автозаков. «,» Марины Полеуховой не менее мощно исследует звучание пяти гитар с дисторншом. Первая приходящая на ум аналогия с Гленном Бранка не совсем верна: там, где Бранка придерживается рокового ритма, у Полеухиной происходит скорее разложение звука. Между исполнениями произведений Маноцкова и Полеухиной было сыграно «Glissade» Сергея Невского, написанное для речного вокзала в Перми и отличающегося фактическим отсутствием динамики в партиях флейты и бас-кларнета.
Если подвести итоги фестиваля «Границы музыки», то стоит признать, что он прошел успешней, нежели концерт «Музыка прозы Платонова», на котором прозвучали в числе прочих произведения Вустина и Тарнопольского, на Платоновском фестивале этого года. Возможно, свою роль сыграло постоянно комментирование программы фестиваля Сергеем Невским и его открытость для объяснений смысла отдельных произведений; возможно, дело в самих композиторах, многие из которых сформировались в России, а не в СССР, как Тарнопольский, Вустин, Уствольская. Как бы то ни было, но произведения Дмитрия Курляндского, присутствовавшие и в «Музыке прозы Платонова», и на «Границах музыки», воспринимались совершенно по-разному. Но если в первом случае чувствовалось откровенное непонимание происходящего, то впоследствии подобная музыка стала восприниматься, как составная часть звукового колорита современности. А раз так, то основная цель фестиваля была достигнута. По крайней мере, для отдельного зрителя.
Фото Макс Швырёв, Максим Махов
