Концерт Умки, прошедший в середине ноября, стал далеко не первым для неё в этом году в Воронеже: в марте певица уже выступала в нашем городе. В этот раз нашлось место и пьяным танцам под «Бог не играет в домино», и мастерской имитации партии трубы самой Умкой в песне «Я знаю, где живёт Сид Барретт». Но, пожалуй, самым главным отличием от мартовского концерта было то, что в этот пасмурный ноябрьский день у Ани состоялось целых два выступления: первоначально Умка отыграла полноценный сет в Липецке. Вследствие этого концерт в Воронеже начался непривычно поздно для подобного рода мероприятий, в 20:30. Несмотря на очевидную усталость после дневного концерта и последующей тяжёлой дороги из Липецка в Воронеж (по словам Ани, в них чуть было не воткнулась проезжающая фура), выступление в «Среде обитания» вышло очень долгим и закончилось пятнадцать минут двенадцатого.
За несколько дней перед концертом я договаривался с Аней о получасовом интервью, которое и состоялось после завершения выступления. При этом Аня не только ответила на вопросы, но и выразила готовность продолжать интервью сколь угодно долго сверх установленного времени. Впрочем, и получаса беседы вполне хватило: разговор завершился немного за полночь.
— Аня, последний раз я брал у вас интервью более двух лет назад, в сентябре 2011 года. Что у вас произошло за это время?
— У нас были катаклизмы некоторые: сначала басист руку повредил и год не играл, потом мы собрались и немного вместе поиграли, я обнаружила, что у меня гепатит C и стала лечиться. Полгода лечилась, но мне повезло: меня взяли в Германию в программу лабораторных исследований нового лекарства, поэтому для меня лечение произошло не так тяжело, как для многих. Мне осталось сейчас три дня. Это самое главное событие в моей жизни.
— Три дня осталось?
— Да, полгода я пила по двенадцать таблеток в день и даже уже к этому привыкла.
— Вы размещали на своей странице в социальной сети просьбу к людям, чтобы они дали денег на лечение.
— Я не знаю: стоит ли об этом говорить в интервью, но я клянчила, конечно. Поскольку с людьми, которые меня слушают, у меня совершенно человеческие отношения и между нами нет такой дистанции, которая обычно бывает между артистом и публикой, то я подумала, что мне не нужны никакие посредники, я считаю этих людей своими друзьями… Не то, чтобы близкими друзьями, но это люди, с которыми я могла бы подружиться. Я честно несколько раз писала: «Ребята, помогите».
— И какие результаты?
— Нормальные результаты. Я смогла прожить эти полгода почти без концертов. Было пару месяцев, когда я вообще бы не могла играть концерты: я стала какая-то слабенькая, худенькая и бледненькая… Мы еще перед этим поехали в тур в Америку: вот там я кричала: «Ребятки, буду лечиться! Накидайте что-нибудь, чтобы мне не играть». Концерты – ведь моё единственное средство к существованию. Нормально так люди несли американские деньги зелёные, наши бывшие соотечественники поспасали меня… Не знаю: вряд ли это весёлая тема для интервью. Но болезнь такая… Лу Рид вот помер от этого самого гепатита.
— Так он намного старше?
— Ну и что, а болезнь одна и та же… Я повелась на эту программу бесплатно попасть, тем более в Берлине: там много знакомых, с которыми хорошо, интересно и приятно. Мне это скрасило время.
— Последние два года выдались интересными в политическом плане, поэтому давайте немного про политику. Вы никогда не интересовались политическим?
— Нет, никогда. И не буду.
— А вообще следите за новостями: что и как происходит?
— Постольку-поскольку. Я захожу на свой аккаунт в Facebook, если там у меня написаны какие-то новости, то я их читаю иногда, а иногда не читаю.
— А как получается, что в Штатах Дилан поёт для Обамы?
— Пусть поёт, но я что? Дилан?
— Нет, но…
— И что значит для Обамы? А вы видели, кстати, эту фотографию Дилана с Обамой?
— Да, где он ему орден какой-то цепляет?
— Очень недовольная у него морда. У Дилана вообще недовольная морда, когда он вынужден с кем-то фотографироваться.
— Он участвует в этом…
— Да ни в чём он ни участвует. Ну наградили его… Вон Гребенщикова тоже наградили, а я-то здесь при чём? Я вообще мелкая сошка: меня, слава богу, никто не замечает… Политическая сторона жизни мне кажется неинтересной. Это борьба амбиций, особенно сейчас. Иногда даже читаю аналитические статьи в газетах. Когда мне делать нечего и надо проехать на электричке, я покупаю газету и читаю. А так – нет.
— Давайте тогда вернёмся к вашим делам.
— Нашим баранам.
— У вас сегодня второе выступление за день…
— Это такой редкий случай. Мои друзья в Липецке проводят такой затянувшийся фестиваль памяти Димы Лукича и попросили меня приехать. По дням не получалось: 15-го у меня была презентация книжки моего товарища в Москве, а послезавтра я должна ехать в Берлин на последние анализы. Мы решили, что днём поиграем в одном месте, а вечером в другом.
— В Липецке вы играли в таком интересном месте, как молодёжный православный центр «Экклезиаст». Как там вам вообще было?
— Нормально.
— Сейчас религия…
— А при чём здесь религия? Там очень хорошие люди, а это главное. Если этим занимаются хорошие люди, то будь он хоть православный, хоть буддист, хоть мусульманин… Нормальные люди делают нормальную культуру для нормальных молодых людей, почему нет?
— Просто сейчас Церковь в России ассоциируется с консерватизмом таким.
— А там очень хороший человек занимается этим – отец Дмитрий Струев и его соратники, помощники. Человек слушает рок, грамотно разговаривает, широких гуманитарных взглядов – мне интересно с ним поговорить… Мне кажется, что проблема противостояния каких-то демократов с каким-то православием – это дутая, надуманная проблема. Должна быть свобода вероисповедания и всё, а дальше уже никто никому ничего не должен диктовать. Всё это дутые проблемы, которые отвлекают людей от каких-то важных вещей.
— А как прошло ваше выступление в Липецке? Какая публика была?
— Прекрасно! Это не первое моё выступление в этом центре… Публика конечно отличается от воронежской: в Воронеже – это всё-таки бар, здесь люди пьют пиво. Но если тех людей посадить пить пиво в бар, то они станут точно такими же. Там никому бы не пришло в голову распивать пиво, а так – те же самые люди: с глазами, с головой, с сердцем. Не вижу большой разницы.
— Какие самые интересные места, в которых вы выступали?
— Ой! Много было интересных мест. Однажды я играла в обсерватории на горе для учёных. Это было в Крыму, под Симферополем… Между Симферополем и Севастополем. Не знаю: на каких-то корабликах, в каких-то подвалах, в котельных, квартирах, на крышах. Легче спросить, где я не играла. На горе в Крыму: люди поставили аппарат прямо под Мангупом, и мы там играли.
— У вас нет какого-то сет-листа определённого…
— Я давно не пишу сет-лист.
— А когда-то такое было? Вам не кажется, что от этого выступление становится менее чётким?
— Ну и ладно. Я перестала писать сет-лист, когда поняла, что просто не следуешь этому сет-листу: люди начинают что-то просить, ты начинаешь с ними общаться…
— А вы не можете им отказать?
— Могу. Когда хочу отказать – я отказываю.
— Есть же музыканты, которые концептуально выстраивают программу.
— Есть, но как сказал мой муж, Боря Канунников: «Когда ты выступаешь одна, это нечто среднее между Высоцким и Жванецким». Это скорее творческий вечер с общением. Я ещё стишков сегодня не читала. Обычно почитаешь стишки, поговоришь… Я даже на электричество сет-лист не всегда пишу: всё равно концерт поворачивается иначе, как-то мимо сет-листа.
— Возвращаясь к американским делам. Лу Рид недавно умер, вы давали небольшое интервью «Афише». Мне интересно несколько другое. По-моему дискография почти любого артиста перестаёт с какого-то времени быть интересной для широкой публики: он записывается-записывается, а после наступает определённый момент, когда это становится интересно только для своих.
— Это неправильное обобщение. Например, Боб Дилан выпустил подряд четыре прекрасных альбома, Егор Летов – последние альбомы…
— Да, но…
— А вот Лу Рид действительно… Последние его альбомы я совсем не могла слушать, не понравились. Бывает и так. Обобщать нельзя.
— Я понимаю, но если вернуться к Лу Риду: он любим мной, но до 75-го года, когда он выпустил пластинку «Metal Machine Music», которая, на мой взгляд, интересная…
— Ужасная (смеется).
— Можно по-разному считать. Насколько интересно то, что Лу Рид делал после этого с музыкальной точки зрения? Может в области стихов это интересно, но не в области музыки.
— «New York» какого года?
— 89-го.
— «New York», «Berlin»…
— «Berlin» — это 73-й год.
— Я плохо помню дискографию, но сольный Лу Рид бывает иногда замечательный совершенно. Я не очень сильна в дискографии, но назовите какой-нибудь альбом?
— «Coney Island Baby».
— Отличный. Что там еще?
— «Blue mask».
— Хороший альбом. Там есть пару неудачных вещей, а так прекрасный. Я Лу Рида люблю, но его последние опыты, например, когда он Энтони потащил – слушать не могу. «Ворон» мне не понравился, он тройной, по-моему. Сели, поставили «Ворона», прослушали половину первого диска и сказали: «О-ооо». И всё. Печально. Помню этот момент: мы сидели на съёмной квартире, думаем: «Сейчас новый Лу Рид»… Чего сейчас говорить? Может он бы блеснул под конец. К примеру, я никогда не любила Боуи, но последний его альбом – просто прекрасный. Игги Поп, мой любимый, записал сначала два альбома средней тяжести и качества, потом два французских, которые я вообще не слушала, –это стебалово, и вдруг сейчас он записал новый хороший альбом. Мы были в Берлине, где он играл вещи с этого нового альбома замечательного, как мне кажется. Всё так вертится, поворачивается: это не зависит ни от чего.
— Если продолжить эту тему контркультурную американскую. Есть группа Grateful Dead. Когда я услышал впервые их название и рассказы про них, и ещё не слышал музыки, то думал, что это такой жёсткий гаражный рок…
— Я тоже так думала в самом начале.
— И когда я их послушал, то оказалось, что первый альбом – это рок-н-ролл, второй и третий – психоделическая музыка, а пластинки 70-го года – совсем американская история с привкусом кантри. Произошёл такой облом небольшой у меня. У вас такое было?
— Нет, никакого облома: я их послушала одновременно с тем, как узнала их название. И влюбилась всё равно.
— Но ведь сначала название слышите, а после слушаете альбомы. Может с кем так было?
— Нет, я не меломан: я сначала слушаю, а потом узнаю, кто это. Я потребитель, причём такой… неквалифицированный потребитель. Боря серьёзно занимается: у него пластинки, система…
— А вы в mp-3 слушаете сейчас?
— Нет, Боря ставит пластинку, я слушаю.
— А с торрентов музыку не скачиваете или может прослушиваете в сети онлайн?
— Нет, да и когда? У меня всё нормально. Везде, где мы с Борей живём, у нас дома стоит акустическая система, вертушка, колонки, пластинки… Боря музыку ставит, иногда спрашивает, что я хочу послушать, иногда я говорю… А так я счастливо слушаю то, что он ставит. Много джаза слушаем.
— С чем это связано?
— Я читала много интервью людей, кто играет жёсткую музыку. Игги Поп тот же самый… И когда им задают вопрос: «Что вы слушаете?», то часто они отвечают: «Джаз». Наверное, когда люди играют рок-н-ролл в электричестве, им хочется немного отвиснуть в свободное время. Хотя я человек примитивный: я бы так рок-н-ролл и слушала.
— А вам рок-н-ролл не надоедает, все эти квадраты… Одно и то же в принципе.
— Нет, но рок-н-ролл, не в смысле классический рок-н-ролл, а Игги Поп, Лу Рид, Grateful Dead,The Rolling Stones, JJ Cale.
— За новинками не следите?
— Я не слежу. Боря иногда что-то находит. Я одно время интересовалась, даже выписывала Mojo, потом перестала, но его интересно было читать… Читать интересно, а слушать неинтересно.
— Сегодня было две песни: одна на стихи Цветаевой…
— Это грехи молодости.
— А вторая «Я знаю, где живет Сид Барретт». Вы же знаете песню одноименную Television Personalities?
— Да, это в честь этой песни написано. Когда я написала свою песню, то ещё не слышала песню этой группы. Я читала книжку про Сида Барретта на английском и там в конце было написано, что есть чувак, который сочинил песню «I Know Where Syd Barrett Lives». И у меня, пока я ехала в метро на запись альбома «Вельтшмерц», сочинилась вот эта песня по-русски.
— А после вы песню Television Personalities послушали?
— Да песня как песня. Да и сами Television Personalities в целом не произвели большого впечатления… Есть несколько современных людей очень интересных. Я тоже их знаю благодаря Боре. Например, Comeda. Они шведы, по-моему. Девка поёт, замечательная команда, но они уже распались, сайт мёртвый, но песни можно найти в интернете. Или американцы Ween: два чувака очень интересных… Но это некоммерческое, не Эми Уайнхаус или White Stripes там.
— У меня последний вопрос уже.
— У, как быстро всё кончилось!
— Новый альбом будет или не будет?
— Я пока не знаю. Когда лечилась, ничего не сочиняла, даже стишков. Только переводила: меня это как-то спасало от уныния.
— Переводили?
— Да, я же по профессии «переводчик поэзии»…
— С английского?
— Нет, с литовского. Переводила такого поэта, которого я уже переводила раньше давно, просто вернулась к этой деятельности. Оно очень помогает, дисциплинирует мозги… Вместо того, чтобы думать про двенадцать таблеток в день, думаешь о том, как строчку перевести, а она всё вертится-вертится…
— Если немного коснуться проблемы перевода. Я видел автобиографическую книжку Кита Ричардса на русском и английском. Так, вот в русском варианте она гораздо более распущенная, хотя там есть фотографии, но слова в русском языке гораздо длиннее…
— Неплохой перевод. Когда я перевожу с английского, то всегда стараюсь ужать фразу. Я и Керуака так переводила… Может это привычка к путешествиям: у меня маленький рюкзак, я стараюсь, чтобы весь мой багаж был очень компактным. Я сама люблю быть компактной: одеваюсь незаметно, стараюсь занимать мало места, езжу в плацкартном вагоне…
— Их скоро отменить собираются.
— На мой век хватит, я надеюсь.
— Нет, они могут, правда, отменить…
— Ну и значит я не буду ездить… Мои музыканты будут счастливы: они замучились. Я на своём веку уже наездилась… Ну-ну.
— Так был вопрос про новый альбом.
— Я ничего пока не писала. И откуда новый альбом? У меня за последние три года после «Весёлой жизни» новых песен практически нет: три-четыре вещи. Можно набрать на новый альбом, но его не имеет смысла писать с группой, потому что это будет вторая или уже даже третья пластинка, где я совершенно одна. Мне незачем это, тем более сейчас писать пластинки вообще уже не имеет никакого смысла. Выложил в интернет и уже молодец.
— Там же тоже есть какой-то концептуальный порядок песен.
— У меня раньше всегда было так… Когда моим последним альбомом был «Ломать – не строить», мне ещё казалось, что я могу что-то сделать с группой. Когда я поняла, что с группой не получается, то записала альбом одна. Он меня совершенно не устраивал в качестве последнего альбома. Потом я вдруг сделала «Вёселую жизнь» практически сама, но ребята помогли, когда увидели, что материал интересный. И я совершенно довольна этим альбомом, считаю его хорошим. И я очень рада: пусть у меня будет такой последний альбом. Больше можно ничего не писать.
— Спасибо большое!
Фото и видео Дина Баринова
